Клад кладу – рознь. Одни клады делают их обладателей богатыми, другие несчастливыми, наши же загадочные клады, можно сказать, спасли нам жизнь.
О первом своем кладе – мешке денег я писал в рассказе «Привидение». Деньги те оказались времен революционных событий 1917 года и, надо полагать, еще в те времена утратили свою ценность.
Но были в нашей жизни и другие клады – почти настоящие. Вот их история.
В 1964-65 годах мы с Соней частенько заглядывали в московские букинистические магазины, надеясь найти там изъятые из обращения протоколы съездов РКП(б). Продавцы, конечно, знали, что эти документы относятся к запрещенной литературе, но никогда об этом вслух не говорили и на наш вопрос спокойно отвечали: «Нет, не поступали». Но мы, тем не менее, каждый раз упорно продолжали спрашивать. И, оказалось, не напрасно.
Однажды, услышав мой вопрос, ко мне подошел молодой человек и ехидно хмыкнул. После обмена двумя-тремя фразами мы познакомились. Молодой человек назвался Николаем Боковым. В то время он был уже активным диссидентом, сам писал «злые» рассказы и распространял Самиздат. Так что мне представилась возможность приобщиться к Движению.
Соне с «буком» повезло по-своему. На ее вопрос о протоколах съездов к ней подошел пожилой человек и предложил ей целый рюкзак запрещенных книг «тех времен, включая протоколы съездов», которых «вы в продаже никогда не найдете». Явка была назначена в подъезде захудалого дома где-то в районе метро «Кировская».
На следующий день в 6 часов вечера мы с ним встретились. Наш «поставщик», представившийся позже Валентином Николаевичем, принес две стопки книг, перевязанные пеньковой бечевкой. Среди книг мы с Соней увидели протоколы 17-го и 18-го съездов ВКП(б), каждый из которых на черном рынке оценивался по четвертаку, а здесь за четвертак – два протокола да вдобавок еще две стопки других интереснейших книг. Расплатились и договорились о следующей встрече через неделю.
Но вскоре такой темп встреч нам оказался не по силам (из-за финансовых трудностей), и мы свели их число до двух в месяц, хотя Валентин Николаевич был готов встречаться хоть каждый день. Мы очень боялись потерять нашего неожиданного продавца, но он очень зауважал нас и к нашим трудностям отнесся вполне снисходительно и даже вдвое увеличил объем каждой партии.
Ассортимент книг впечатлял – чего среди них только не было! Короче: это был настоящий «спецхран»! О протоколах съездов я уж не говорю – они был в полном ассортименте да иногда по нескольку экземпляров; помимо протоколов были стенографические отчеты съездов, политические газеты и журналы времен революции (в том числе почти весь «Коминтерн»), а также не доступная российской научной интеллигенции классика по политэкономии (в числе прочего – самый антисоветский документ: полный комплект журнала «Экономист» за 1922 г.), полные комплекты точных географических карт Российской империи, прижизненные издания Шекспира, университетские учебники по истории всех авторов и за все дореволюционные годы… Были книги вовсе неожиданные – например, белградское издание (1923 г.) Ходасевича, омское издание (1920 г.) «Убийство семьи Императора Николая I», немецкий рецептурный сборник изготовления алкогольных напитков 18 века, «Робинзон Крузо» 1923 г. в переработке для рабоче-крестьянской молодежи (запомнились такие перлы, как «профсоюз Робинзона с Пятницей» и агитка на последней странице обложки: «Наш Ванюша спит и бредит, как в деревню он поедет: разводить среди ребят деревенских ленинят») и многие другие, каждая из которых – целое состояние! Десятая часть книг оказалась неразрезанной и, следовательно, никем не читанная…
В итоге за пять лет в нашем доме собралась едва ли не самая лучшая и большая в России частная библиотека – 120 погонных метров книжных полок!
Несмотря на то, что мы были вынуждены сократить расходы на приобретение книг до 5 рублей в месяц, Валентин Николаевич как-то незаметно согласился и на это, при этом увеличив разовую партию до двух тяжеленных пачек килограммов по 30-40. Но и 5 рублей в месяц были для нас затруднительны, тем более что такое огромное количество книг мы ни «переварить», ни разместить были не в состоянии, и к 1970 году наши встречи с В.Н. как-то сами собой прекратились. Для нас так и осталось тайной личность Валентина Николаевича и его неиссякаемый источник ценнейшей литературы. Впрочем, были некоторые признаки того, что В.Н. владел складом книг, когда-то конфискованных у политзаключенных, так как попадались книги из личных библиотек репрессированных политических деятелей (наши встречи происходили недалеко от Лубянки). Но эта гипотеза не объясняла происхождение как будто только что напечатанных неразрезанных книг 17-19 вв. да еще в нескольких экземплярах.

А года через три нам посчастливилось напасть на второй клад, причем совершенно иной природы. Вот как это произошло.
Как-то поздним зимним вечером заваливается к нам наш друг Володя Шевелев и говорит, что недалеко от станции (это полтора километра от дома) завтра утром должны снести деревянный дом, а в большой комнате этого дома лежит метровый слой ценнейших и интереснейших книг. Дом принадлежал старому деду, который несколько месяцев тому назад уехал, не оставив своих координат. А на этом месте должен быть построен пятиэтажный дом. Будто бы приезжали работники районной библиотеки, но ничего интересного для себя не нашли. И вот все оставшиеся книги на утро должны будут пойти под бульдозер.
Мы с Шевелевым быстро собрались, взяли по саням и… в путь. Клад оказался поистине кладом! Это была библиотека самых захватывающих научно-полулярных книг обо всем на свете и раритетных изданий по садоводству и пчеловодству, причем, в исключительном хорошем состоянии. Странной и загадочной дисгармонией к ассортименту оказались старые Библии и первые издания Дарвина во множестве экземпляров.
К утру мы успели спасти лишь небольшую толику огромного богатства. Утром, еле держась на ногах, я поехал в Институт управления проводить семинар. По дороге домой я заглянул на книжный клад. Огромная библиотека – кубометров тридцать! – была перемешана с землей и грязью. Шел дождь…
А через десять лет в связи с вынужденной эмиграцией нам пришлось часть наших книг продать для оплаты эмиграционных пошлин, но зато большую часть раздарили друзьям, ибо вывоз таких книг был категорически запрещен, как, впрочем, и их чтение.