Конец истории наступает, когда на авансцену выходят люди мелкие и мелочные. Убогие склочники и лихоимцы занимают лучшие места и зычным голосом указывают, кому где сидеть и чем заниматься. Ибо дел - то всего у людей - решительно скандалить и ловко воровать. Нравственный императив становится сугубо личным делом, общественная этика уходит в тень и попирается. Господствует личная этика, которая никогда не была каноном добродетели.

Герои рождаются и существуют на фоне неиспорченной толпы. Добрые поселяне искренне радуются приходу заступника и избавителя от очередного супостата. Их наивность безмерна при кажущейся мудрости. Городская толпа больше напоминает сборище клакеров - она цинична и быстро опошляет всё, до чего только может дотянуться. Герои мимо воли становятся артистами - а немного позже их начинают путать.

Появление городов - это естественное завершение героической эпохи. Это естественный продукт творчества погибших героев, которые и создали мир, в котором можно жить, а не прятаться. Однако их грамотные и относительно сытые потомки с большим подозрением смотрят на чудо- богатырей, ибо им уже есть что терять. Наивность они давно потеряли - и слава Богу. Но теперь они впали в другую крайность и не верят уже ничему. Отсутствие внешних врагов играет с ними злую шутку: они начинают искать врагов внутренних. Их рыцари остепеняются: получают погоны и становятся военнослужащими.

В последние 200 лет жизни у Киевской Руси не было врагов, а были слабые соседи. Западные страны переживали внутренние катаклизмы и к тому же были связаны с Киевом системой родственных отношений. Внутри державы Рюриковичей шли обычные феодальные войны, опустошавшие, правда, целые княжества.

На юго-востоке никогда не было тихо, но половецкие степи не представляли серьёзной угрозы для Руси - иначе князь Игорь сидел бы за стенами своего Путивля и думал думы тяжкие, отнюдь не помышляя о молодечестве. Племена половцев раскинулись на пять тысяч километров от Карпат до Алтая, но не было числа мелким ханам, которые свято берегли свою самостоятельность. А кто её не бережёт, если имеет?

Кочевой род самодостаточен и, как говорили древние - <всё своё везёт с собой>. Живёт по солнцу, по всходу трав и придорожным источникам воды. Кажется - нет у него истории, нет корней - но сама степь оживляет любую сказку. Слияние с природой даёт животный, безыскусный образ существования. Никаких отклонений от нормы: вся жизнь как ритуал, уже тысячи лет выполняемый между жизнью и смертью.

Законы степи - волчьи. Всё, что плохо лежит моё, любой инородец - смертный враг. Природа не балует северных степняков: что ни год - то травы мало, то снега много и опять есть нечего. Редеют стада, а пастухи садятся на ещё способных скакать кляч и едут грабить соседей. Кочевой народ постоянно молод - потому что всегда голоден.

Стаи половцев регулярно заглядывали на Русь - и по собственному почину, а более по приглашению: когда у местного князька не хватало сил для борьбы с родственниками, он нанимал половцев на это святое дело за долю в добыче. Но эти славные ребята особых убытков не приносили - скорее помогали держать тонус Микуле Селяниновичу. А он был мужчина силы небывалой: ни кочевники, ни собственные князья не могли подорвать его производительности. Время было серое, неказистое, однако население росло жирело, города строились, княжества множились - а что же им ещё делать?

Тихая лесная страна много работала, выбрасывая щупальца всё глубже в Дикое поле. Бессильная степь отступала: брать города мелким волчьим стаям не под силу. Тем более что многие степняки уже привыкли работать по контракту: вместе грабить веселее. Безымянные Добрые Молодцы спокойно рубились на дальних границах, особо не геройствуя. Но всё же медленно продвигая границы на Юго-Восток. Кто знает - может быть, ещё два века без подвигов и славы, и древнерусские города стали бы на нижнем Дону и Волге, по берегам Чёрного и Азовского морей. Тем более, что половцы, сталкиваясь с силой, становились склонными к взаимовыгодной торговле и установлению добрососедских отношений.

Христианские миссионеры трудились в степи вполне безуспешно, но в 12 веке полетели первые ласточки иного рода: начались, чем дальше - тем гуще, русско-половецкие княжеские свадьбы. Князь Игорь из одноименной оперы был на три четверти половец - чем о объясняется его чудесное сопрано в половецком плену. Время работало на Русь: нищий варвар, систематически глядя круглыми от зависти глазами на богатого соседа, тянулся к культуре. Украсть нельзя -нет сил. Остаётся только копировать образ жизни. И половцы растворились бы в русском народе, если бы Судьба не решила иначе.

Со времён Хазарского каганата степь только тревожила Русь, изредка угрожая конскими хвостами. В целом же 400 лет проходной двор между морем и лесом был занят ватагами мелких бродяг. Поэтому в первые 200 лет варяги подняли древнерусские племена на вершину могущества, а вторые - спокойно рубили лес.
А потом - время истекло.